господи, ну почему именно он.

из всего выводка райтов нейт умудряется отличаться банальным отсутствием проблем: за все годы школьного образования шерон из-за него вызывают только три раза — два из них приходится на выпускной год, когда с придурком заком происходит примерно то же самое, что и у них дома; учителя, изначально награждающие его тележкой скепсиса во взгляде после озвучанной фамилии, избавляются от своих мрачных ожиданий в первые же недели; тренер не обещает большого будущего, но стабильно держит в основном составе, и со сверстниками тоже не возникает каких-либо сложностей.

может, дело в генах его папаши — талант проебывать все полимеры явно обходит его стороной, в отличие от остальной партии; на кейре матушка природа явно дала понять, что пора бы остановиться: на неё этих полимеров уже просто не хватит у мироздания.
нейт думает, что этот загадочный долбаеб может взять свои гены и пойти с ними нахуй.

нахуй, по традиции, идет только он сам — и отказывается принимать, что с ним что-то настолько не так; для убедительности просто держится подальше вообще ото всех: фрэнку приходится оборвать ему телефон, чтобы после угрозы оторвать уши в сообщении нейт все-таки ответил на звонок; шерон недовольно поджимает губы, когда он отказывается подвезти её в магазин, потому что очень много дел и вообще никак ни на этой недели, ни в этом месяце, давай лучше никогда.
дарел если что и замечает, то не придает этому значения, у арчи и своих дел по горло — композиция устраивает нейта до момента, как шерон напоминает о, мать его, дне рождении.

— я заболел, — выплевывает быстрее, чем успевает подумать, и предпринимает попытку виновато улыбнуться.

— ты охренел, — говорит шерон и прикладывает ладонь ко лбу до того, как он успевает отшатнуться.
прилетевший следом материнский подзатыльник тоже оказывается за пределами его рефлексов.

— я не собираюсь торчать с этими высокомерными придурками в одном помещении и гадать, это мамаша ханны вылила на себя новые духи или туалетный освежитель воздуха, так что вы, — она обводит взглядом чудом собравшихся в моменте сыновей, — даже не думайте соскочить, ясно?

кейра согласно булькает в ответ, пока дарел пожимает плечами — тот явно не собирается отказываться ни от закусок, ни от бесплатного бухла, ни от десерта.

фрэнк, поймав его взгляд, довольно скалится:

— отличный момент, чтобы подружиться семьями, не находишь?

нейт находит только то, что фрэнк — ублюдок, но это давно уже не открытие.

голод скребется под кожей до тех пор, пока не превращается в перманентный колючий зуд. десерт кажется уже не такой плохой идеей: вдруг оно успокоится, если напичкать себя жрачкой и заставить организм все это переваривать до конца недели.
шерон перед выходом замечает, что он какой-то бледный.

— я все еще могу не ехать.

— посидишь пару часов, — отрезает она, вдевая в проколотые мочки свои единственные дорогие серьги. с полминуты нейт задумчиво смотрит на мать в новом платье и с уложенными волосами, пока она ловко справляется с тушью для глаз.

— отлично выглядишь.
шерон фыркает.
— еще бы.
и улыбается.
— иди уже.

циркулирующая болтовня прекращается, когда они переступают порог и неловко замирают. вылизанный дом с плывущим по воздуху запахом еды явно не то, к чему они были морально готовы — даже фрэнк, не выдавший внешне своей растерянности, все-таки приглаживает волосы рукой.

прежде чем дарел успевает спиздануть похабную шутку про чей-то чудодейственный хер, нейт пихает его локтем в ребра.
под его же недовольное кряхтение арчи выпинывает их на задний двор, избавив женсовет от их присутствия и плутания под ногами. стратегическая попытка нейта спрятаться за фрэнком и дарелом, чтобы таким же тихим образом слинять через те самые пары часов — отсчет он уже начал — проваливается с треском.

и нормальная, блядь, футболка.

как будто условный смокинг резко придаст им всем очков эрудиции и хорошего внешнего вида.

— мог бы предупредить о дресс-коде, — говорит в спину, пока они поднимаются по ступенькам — в отличие от остальных, рубашка у нейта есть.
и даже не одна, хотя ханна вполне могла успеть заставить арчи пополнить и свой гардероб — в рожу ему прилетает явно что-то новое.

— это поло?.. — нейт с сомнением смотрит сначала на воротник с пуговицами, потом на арчи, потом еще раз на воротник.
дурацкий смешок рвется из горла до того, как он успевает задуматься о технике безопасности.
окей, ханна и правда охуеть постаралась.

— я молчу! — добавляет до того, как в рожу от арчи ему прилетит что-нибудь еще.

хватает примерно на десять секунд, которые он стягивает с себя гремлинов — синяк на плече двухнедельной давности отказывается куда-либо рассасываться, продолжая светиться синим пятном.
нейт закономерно предпочитает не думать и об этом тоже.

— еще немного и станешь почетным семьянином.

если арчи его сейчас здесь побьет, у него будет повод слинять с этого праздника жизни и установить уже почти привычную дистанцию от любой живой души.

(убеждать себя в этом у него пока получается)

миссис кидман держится возле двери, поглядывая то на часы, то в окно, то на трещину на потолке, переминаясь с ноги на ногу; иногда — смотрит куда-то за плечо, в раскрытый дверной проем, будто не желает выпускать лишний кусок пространства из своего поля зрения. вариант просто закрыться, пока фрэнсис складывает вещи в сумку, ей тоже явно не подходит.
не исключено, что из-за нежелания оставаться с ним наедине.

озвучивать предложение подождать его снаружи фрэнсис передумывает в последний момент; над опцией выкинуть какую-нибудь незатейливую гадость, чтобы напугать сильнее, раздумывает чуть дольше, но и от неё тоже отказывается — нет никаких гарантий, что чего-то такого от него только и ждут.
хороший повод запихнуть куда-нибудь под замок с глаз долой и забыть про существование брамсов в фэрбанксе раз и навсегда.

точнее, про то, что он тут был не один-единственный.

на фоне серых оттенков спальни и такой же цветовой гаммы за окном новая спортивная сумка практически светится новой фурнитурой — их старая исчезла в том же направлении, что и мать, потому социальные службы любезно предоставили ему новую; потрепанный рюкзак фрэнсис закидывает на плечо следом.

— это все?

едва он кивает, миссис кидман спешно исчезает в дверном проеме.

миссис маккиннон оглядывает фрэнсиса уже возле машины без намека на пренебрежение или желание побыстрее отвести взгляд — что-то прикидывает про себя и кивает своему внутреннему монологу, пока он одергивает рукава куртки на запястьях. скромные пожитки не занимают и половины выделенного ему пространства: из большей части своей одежды он попросту вырос; граница в комнате ощущается без всяческих видимых обозначений, как и взгляд вивиана, лениво отслеживающего его перемещения.

— что?

ответ на вопрос ограничивается пожиманием плечами.
из виду фрэнсис его все равно старается не выпускать.

неловкость заполняет все пространство — по крайней мере, его половины — когда сумка и рюкзак отправляются в шкаф, а из способов убить время до ужина остается только сесть на выделенную ему кровать. понятие «своего» в голове абсолютно не желает укладываться: фрэнсис не видит смысла ни обустраиваться, ни привыкать, ни даже стараться делать вид — надежда о временности происходящего подает признаки жизни, хотя больше походит на предсмертные конвульсии; качели между ожиданием, что мать явится в ближайшее время, потребовав быстро собирать вещи, и попыткой заранее подготовиться к версии, где нэнси брамс больше не дает повода о себе вспоминать, устанавливают в голове стабильную амплитуду.

стук в дверь становится чем-то новым: миссис маккиннон осматривает их двоих уже знакомым фрэнису взглядом — будто снимает параметры климата в четырех стенах и формулирует про себя заключение, после чего разворачивает зеленое пятно в своих руках.

— вивиан из неё уже вырос, но тебе должна быть в самый раз.

фрэнсису требуется моргнуть трижды, прежде чем понять, что держит она куртку.
следом же возникает желание испариться в лучших традициях матери — но никаких полезных суперспособностей в мгновение не возникает. когда длительность паузы выходит за рамки приличия, он смотрит на вивиана, ожидая с его стороны протест или хотя бы намек на недовольство — и тут же отводит взгляд.
придурок, оказывается, пялился на него сам.

— спасибо.

— примерь.

от порыва двинуться в обратном направлении сразу в окно фрэнсиса останавливает лишь выражение лица миссис маккиннон: её явно не беспокоит, устраивает ли его цвет, или капюшон, или размер карманов, и насколько он вообще рад — или нет — этому жесту; кажется, он даже начинает примерно понимать её логику: возникшую проблему нужно решить, как математическое уравнение.

если ответ не подходит, требуется искать новый.

рукава оказываются нужной длины, что подтверждается кивком маккиннон. фрэнсис сутулится под гнетом ощущения себя чужим в этой куртке, в этих стенах, в этом городе — и во всем белом свете: оказаться вышвырнутым за борт в разы проще, чем забираться в общую лодку обратно.
особенно, когда тебя в ней никто видеть не желает.
теперь же он слабо представляет, что ждать от завтра, и не понимает, зачем ему быть сегодня.
потому внутри и замирает в ожидании подвоха.

ничего такого не наступает ни во время ужина, ни после; маккинноны объясняют простые правила под перешептывания девочек — в отличие от вивиана, те смотрят на него с опаской, а когда он поднимает на них взгляд, обе торопливо утыкаются носами в свои тарелки.
совсем сбивает с толку магнитная доска на холодильнике, на которой аккуратно начерчена таблица с именами всех жителей дома — в строчках напротив проглядывается расписание занятий в школе и дополнительных кружков, а также важные напоминания.
его имя теперь занимает нижнюю ячейку, и это кажется уже слишком.

по крайней мере, от него не требуют участия в разговорах, а самый продолжительный диалог случается уже перед отходом ко сну.

— будешь храпеть или разговаривать во сне, отправишься спать в коридор.

— тебя это тоже касается, — фрэнсис фыркает в ответ и отворачивается к стене.

к утру оба остаются в своих кроватях.

доктор мосс остается константой в этой череде перемен, как и схема проведения их приемов. в начале она спрашивает, как прошла неделя и как его самочувствие, на что получает стандартное «нормально». теперь к разговорам прибавляется новый пакет вопросов: о жизни у маккиннонов.
фрэнсис пожимает плечами, выдавая неизменный ответ, а когда тот не подходит — пожимает плечами.

в школе учителя тоже представляют собой некоторую стабильность: они попросту предпочитают делать вид, что его не существует — естественно, до момента, когда очередной умник не открывает в его сторону рот и не получает за это закономерно пизды.

на наливающийся на скуле синяк миссис маккиннон выдает ему лоток замороженных куриных ножек и приподнимает брови.

— я упал.

в последнюю очередь ему хочется, чтобы кто-то из них приходил в школу и пытался решить его проблемы.

— нам начинать беспокоиться о твоих проблемах с координацией?

— нет, мэм.

— хорошо.

некоторых из тех, кому его существование не дает покоя, фрэнсис узнает на слух по походке и непроизвольно меняет положение в пространстве так, чтобы захватить их в поле зрения. джимми выше него на полголовы и явно включает в свой рацион свиной корм, что не сильно-то способствует хотя бы намеку на здравый смысл.

— может, уже расскажешь всем, где в лесу прикопал свою мамашу?

— сразу после того, как ты расскажешь, на какой из рождественских ужинов ты сожрал своего папашу.

край толстовки трещит в чужой хватке, а покрасневшая рожа джимми пляшет перед глазами, когда его махом прикладывают спиной к шкафчику. возникшая в мгновение рядом с ними миссис радд поправляет очки и требует от них быстро отойти друг от друга.

— после уроков на...

фрэнсис её даже не дослушивает.

проблема отработок заключается в том, что в школе к моменту ее окончания практически никого не остается — не то, что он на кого-то рассчитывает, но наличие свидетелей снижает риск огрести совсем уж тяжкие телесные; что-то ему подсказывает, что миссис маккиннон счет от дантиста за вставленные зубы заместо выбитых не сильно-то оценит.
джимми с дружками заваливается следом за ним в туалет, но не проявляет к его существованию никакого интереса, словно отработка действительно очистила его от всех претензий в адрес раздражающего объекта.

к тому, что его попытаются схватить, фрэнсис оказывается готов, быстро уходя в сторону — вместо его капюшона чужие пальцы сжимают воздух.
к тому, что этот кусок говна настолько выбесится — не совсем, но действовать он предпочитает на опережение.

на удар по роже джимми только растерянно моргает, быстро возвращаясь назад в действительность. отойти от него подальше фрэнсис во второй раз уже не успевает и вынужденно заныривает под руку, окончательно отрезая себе путь к отступлению.

трое на одного не предполагают альтернативных исходов, и с этим фрэнсис смиряется заранее с пониманием, что одним лотком куриных ножек сегодня вечером ему не обойтись.
но он все еще может сделать так, что не только маккиннонам придется потрошить морозилку в качестве первой медицинской помощи.

носок ботинка прилетает кому-то в живот, следом локоть ударяется о чьи-то кости под недовольное бульканье, а джимми аутентично визжит, когда на его запястье смыкаются зубы.
попытка увеличить дистанцию после ослабленной хватки становится ошибкой.
лоб — самая крепкая часть черепа, но даже если ею влупить с размаху в стену, ощущения будут похожи на столкновение с едущим навстречу школьным автобусом.

щелчок двери теряется в звуках возни.
фрэнсис пытается сфокусировать перед собой взгляд и не понимает, почему их теперь четверо.